– Положим, можно согласиться с вами в том отношении, что признаков непосредственных военных приготовлений, направленных против СССР, сейчас пока не наблюдается, – признает Дзержинский. – Но нельзя же не видеть усилий английских и французских политиков по сколачиванию военной коалиции против нас – и не только из стран «санитарного кордона», от Финляндии до Румынии. А их происки в Афганистане? А их возня в Китае?
– Феликс Эдмундович! Я ведь не обхожу стороной соответствующие факты. Но к коалиционным действиям сопредельные страны не готовы, ни в политическом, ни в военном отношении. И даже коалиционная война, хотя и способна доставить Советской Республике серьезные неприятности, никаких благоприятных перспектив этим странам не сулит. В одиночку же воевать с нами они просто не в состоянии. При всех известных слабостях РККА их войска тоже находятся отнюдь не в лучшем положении. Разбить нас они не смогут. Поэтому в ближайшие годы войны против СССР не будет, – раз за разом роняю короткие рубленые фразы, стараясь заразить собеседника своей уверенностью. – Серьезный удар нам может нанести лишь вступление в войну сильнейших европейских держав и Японии.
– А на каком основании вы отметаете такую возможность? – недовольно спрашивает Дзержинский. – Ведь их враждебность к стране победившего пролетариата совершенно очевидна!
– Да, очевидна. И, тем не менее, они предпочитают торговать, а не воевать. Экономика этих стран сейчас на подъеме, и им совершенно не с руки затевать дорогостоящие военные авантюры, – на этом прекращаю свои возражения и начинаю нащупывать точки согласия со своим начальником. – Тем не менее, в более долгосрочной перспективе вы совершенно правы. Великобритания постарается дать нам бой – разумеется, чужими руками. Но это будет не сейчас.
– А когда? И почему не сейчас? – не успокаивается председатель ОГПУ.
– Почему не сейчас – я, вроде бы, уже постарался объяснить. Когда? Должны совпасть несколько условий, – и начинаю перечислять. – Во-первых, Англия и другие крупные державы должны столкнуться с серьезными социально-экономическими трудностями, чтобы начать искать их разрешение военным путем. Во-вторых, мы сами должны усилиться настолько, чтобы империалистов серьезно напугала перспектива нашего дальнейшего усиления. И, в-третьих, должно произойти заметное усиление Германии.
– Именно Германии? Отчего же так? – сразу же вставляет вопрос Феликс Эдмундович.
– По двум причинам, – посмотрел я в глаза Дзержинскому. Ведь наверняка же то, что я ему сейчас буду доказывать, он уже держит в голове, как один из возможных сценариев. Получается, я ему вроде бы как экзамен сдаю, на предмет уровня своих аналитических способностей. – Первая: а кого еще можно двинуть против нас в Европе в качестве ударной силы? Поляков? У них и сейчас шансы невелики, а в случае успешной реализации нашего перспективного плана на пятилетие, – в чем я нисколько не сомневаюсь, – они вообще станут призрачными. Вторая: усиление Германии неизбежно приведет ее правящие круги к жажде реванша и борьбе за гегемонию в Европе. Англичанам это невыгодно, и они постараются столкнуть своих врагов – Германию и СССР – лбами. Вокруг этого стержня возможны разные политические комбинации, но, как бы они не сложились, стратегическая линия останется неизменной. Однако, повторю еще раз – в ближайшие год-два считаю большую войну с СССР практически невероятной, а в ближайшие семь-восемь лет – крайне маловероятной. И это время нам надо использовать с максимальной пользой для укрепления обороноспособности СССР – как в военном, так и в политическом отношении.
– Хорошо. Ваши аргументы мне понятны, – кивнул мне собеседник. – Но почему они не получили отражения в записке?
– Потому что эта работа предполагала анализ имеющейся информации. А то, что изложил вам сейчас – это лишь цепочка логических умозаключений. Непосредственных фактических подтверждений, что события через несколько лет пойдут именно так, а не иначе, как вы понимаете, предоставить невозможно, – с полуулыбкой развожу руками.
– Так вы говорите, семь-восемь лет? – задумчиво переспрашивает Дзержинский, углубляясь в какие-то свои мысли.
– Скорее всего, даже и больше. Но за этот срок я уверен, – твердо отвечаю ему. О чем задумался Феликс Эдмундович, вполне можно догадаться. Допустимо ли выстраивать политическую стратегию на таких зыбких предположениях? А если военная опасность нагрянет раньше предсказанного срока? Угадал…
– А вот Разведупр РККА, – оторвался председатель ОГПУ от своих размышлений, – сходясь с вами в том, что немедленного нападения ожидать не следует, полагает, что через 2-3 года паны, при поддержке Англии Франции, развяжут против нас войну.
– Ими обнаружены признаки приготовлений к войне? – задаю естественный вопрос.
– Разумеется.
– К войне только с СССР? Или с Германией – тоже? А, Михаил Абрамович? – оборачиваюсь к Трилиссеру, который до этого сидел, не проронив ни звука.
– Да, и по нашим данным, и по данным Разведупра, поляки готовятся воевать не только с нами, но и с немцами, – подтверждает начальник ИНО.
– Как же так? – развожу руками. – Кто в здравом уме поверит, что поляки готовы броситься одновременно и на СССР, и на Германию? Каким бы слабым ни был сейчас рейхсвер благодаря Версальским ограничениям, мобилизационные возможности у немцев немалые. А если не одновременно, то на кого первого? И почему именно через 2-3 года?
Трилиссер не смутился, попав под этот каскад вопросов, а меланхолически заметил: