Жернова истории 3 (СИ) - Страница 98

– Ладно, – воскликнул он, внезапно переходя на резкий и энергичный тон, и взгляд его тут же сделался цепки и жестким, – я наведу в своем хозяйстве порядок. Отступать не привык! – и он поднялся из-за стола, протягивая мне руку на прощание.

Пожав руку Дзержинскому, не отпускаю ее, а говорю, стоя лицом к лицу:

– Феликс Эдмундович, если глядеть правде в глаза, то мы с вами коммунистического рая на земле не построим. Нет такого чуда, которое могло бы разом всю полупатриархальную, полумещанскую Россию обернуть стройными рядами строителей светлого будущего. Но и отчаиваться – тоже не собираюсь. Даже если нам суждено потерпеть поражение, даже если жернова истории сотрут нас в мелкую труху, и миллионы людей пожелают плюнуть на наши могилы, все равно – я верю, что все было не напрасно. Те, кто пойдет по нашим следам, будут знать, чего можно достичь, и каких ошибок нужно избежать. Парижская Коммуна продержалась семьдесят два дня, мы же стоим уже десять лет, и, несмотря ни на что, сделали уже немало. Да и отступать нам все равно некуда. Только вперед! – произношу все это без нажима, без пафоса, делая небольшие паузы между фразами, как будто машинистке диктую.

Мой собеседник продолжает глядеть мне прямо в лицо и не собирается отнимать руку:

– Я потерпеть поражение не боюсь. Меня больше другое пугает. Как бы не испоганить все наше дело. А то смотришь на человека – он вроде не дурак, не подлец, иной через каторгу прошел и через фронты, а стоило ему пробыть немного на ответственному посту, как на глазах превращается в зажравшегося барина. Или наоборот – лакействовать начинает перед вышестоящими. Есть такие, в которых ни лакейства, ни барства не видно, но они властью упиваются, ради карьеры готовы на что угодно… – Дзержинский, наконец, разжал руку и повернулся ко мне вполоборота, скосив глаза на окно. Его голос стал жестким и решительным:

– Превратить ОГПУ в вотчину для карьеристов, пока я жив – не дам! Эти… хуже всякой контрреволюции. С каким бы удовольствием закрыл бы свою контору вообще к чертовой матери! Но – нельзя. Зубы на нас точат со всех сторон, и снаружи, и изнутри. Согласен, что с сегодня на завтра на нас по-крупному никто не полезет. Однако по мелочам гадят, и ждут момента, чтобы всерьез в горло вцепиться.

– И когда-нибудь обязательно вцепятся, – соглашаюсь с ним.

– Да, и к этому надо быть готовым, не проморгать. А мне тут всякие… под видом контрреволюционного заговора блюдо из мелкой рыбешки преподносят, да еще и уверяют, что это матерая щука. Так ведь настоящую опасность мимо носа пропустим. Там, в угольной промышленности, и в самом деле гнойник образовался. И вскрыть его нужно. Ту сволочь, что это заслужила, мы непременно посадим. Только не нравится мне, что под это дело немало спецов за уши притягивают, да еще решили сделать козлами отпущения за всё, и собственные грешки тоже на них списать.

Он помолчал немного, и добавил:

– Спецеедства и без того хватает. Мы большие дела затеваем, где без специалистов, которых и так не хватает, никак не обойтись. И погромные настроения против спецов совсем не к месту. Среди них, конечно, всякие попадаются, в том числе и такие, по которым тюрьма плачет. Только вот в тюрьму посадить человека не трудно… Во много раз лучше, если человек, заслуживающий тюрьмы, будет все-таки не в ней, а на свободе делать полезную для общества работу, – на этом мой собеседник замолчал.

– Хоть я и невелика фигура, но на мою поддержку вы всегда можете рассчитывать, – счел своим долгом ясно заявить позицию.

Феликс Эдмундович молча кивнул, показывая, что принял мои слова к сведению.

Вернувшись в свой кабинет, окунаюсь в текучку. Новости с хозяйственного фронта были разные – и хорошие, и не очень. К последним относились сведения об урожае. Несмотря на все усилия, обеспечить заметное повышение устойчивости посевов зерновых к засухе не удалось. Большинству мелких крестьянских хозяйств не до научно обоснованных агротехнических мероприятий. Неурожаем ситуацию не назовешь, но сборы ниже прошлогодних. Насколько? Если б я еще помнил наизусть данные по урожайности из моей истории! По хлебозаготовкам какие-то отрывочные сведения припоминаются, да и то весьма приблизительно. Однако о темпах заготовок, и о том, повлияло ли как-нибудь на них мое вмешательство, судить сейчас, в сентябре, пока рано.

А вот об урожае, собранном совсем на других делянках, – на которых никто ничего не сеял, – сведения уже были.

Открытие в прошлом году месторождения уральских алмазов и целого ряда новых россыпей золота на Алданском плато, давшее Геолкому возможность получить средства на расширение геологоразведочные работы, повлекло за собой новые находки. Поход на Колыму дал весьма обнадеживающие данные о золотоносности данного района. Заодно Сергей Владимирович Обручев осуществил то, что было им сделано и в моей истории – открыл хребет, названный именем Черского. О широком освоении Колымы говорить было пока рано – на это явно не хватало ресурсов, которые сейчас были остро необходимы на освоение золотых россыпей Алданского нагорья.

Продолжение общего геологического обследования Якутии, хотя в плане этой работы ни слова про алмазы не упоминалось, оказалось крайне успешным. Работнику геологической партии, студенту Ленинградского университета Ивану Ефремову удалось, наконец, «повторить находки» выдуманного мною безвестного энтузиаста. При взятии шлиховых проб в русле Малой Ботуобии им были найдены несколько алмазных кристаллов. Подобные же находки были сделаны и севернее, на той самой речке Далдын, где погибла в 1926 году первая геологическая партия. После этого можно было драться уже за настоящий поход специально за якутскими алмазами.